Занятия на втором курсе начались, как и на первом, в октябре. В сентябре традиционно все ездили собирать картофель и морковь. С Надей я перестала общаться. Точнее, это она перестала звонить и отвечать на звонки. Стало очень тоскливо. Я чувствовала, как мы сблизились, и не понимала, почему она так ведет себя. Просить объяснений не стала.

Потом вдруг надолго заболел Женя Ф. Мои чувства к нему не прошли. Я скучала. Хотя мы и не общались один на один, но он был важной частью. Тем более сидел впереди меня, и вдруг это место стало пустым. В один из дней Женя вернулся, немного осунувшийся, молча сел на свое место и больше не разговаривал с нами. Ни с Женей Н., ни с Людой, ни со мной. Это было очень странно. Никто не мог понять, что с ним случилось. Он приходил на занятия, молчал, на переменах уходил куда-то и возвращался только со звонком. После последнего урока молча вставал и уходил домой.

В училище мы общались с Людой и Женей Н., иногда я оставляла эту парочку вдвоем. Потом шла домой и наступала тоска. На дворе стояла глубокая осень, рано темнело. В нашем переулке наступила какая-то давящая тишина. Папа часто задерживался на работе, мы же с мамой расходились в разные комнаты и практически не общались друг с другом. Вечерами я читала или рисовала, иногда просто лежала на кровати и смотрела в потолок. Накатывала черная тоска. Казалось, что ей не будет конца. Один день был похож на другой. Я будто была лишена всей радости, и ничто меня не могло вытащить из этой черноты. Иногда перечитывала поэму Есенина «Черный человек», и всегда у меня в голове звучал голос Нади.

Как-то папа пришел и объявил, что скоро летит в командировку в США на три недели. Для меня эта новость прошла без эмоций. Он часто бывал в командировках, и было все равно, куда в этот раз. В день его отъезда я была в комнате, как услышала, что родители начали перепалку. В доме было темно. Я вышла в коридор, чтобы посмотреть, что случилось на этот раз. Они были в гостиной в темноте. Вдруг у мамы началась истерика. Она выкрикивала, что ненавидит его, что, когда он вернется, они разведутся. Папа был мрачнее тучи, я это ощущала даже в темноте. Он молчал. Потом резко встал и вышел из комнаты, из дома, громко хлопнув дверью.

Мама, рыдая, убежала в свою комнату. Я осталась одна. У меня словно землю вышибли из-под ног. В голове колоколом звенело слово «разведутся». Мне вдруг стало очень плохо. Тоска, которая накатывала все сильнее, теперь накрыла с головой. Это был панический ужас, что я потеряю своих родителей. В моей душе что-то как будто щелкнуло. Все следующие дни я была, как во сне. А потом у меня появилась в голове мысль: я никому не нужна! Я ее повторяла постоянно. Мама замкнулась в себе и все эти дни вообще не говорила со мной, она была погружена в своей горе. Я осталась совершенно одна. В ту неделю и сестра не приезжала к нам. Она тоже ходила как в воду опущенная. Мы все словно разъединились. Это было больно.

Боль так сильно давила внутри меня, что я не знала, как с ней справиться. У меня все крутилось, что я никому не нужна: ни Наде, ни Жене, ни маме, ни сестре, ни папе. Меня бросили. Рассказать об этом я тоже никому не могла. Все это разъедало мою душу кислотой. Я ложилась спать и плакала. Иногда горячие слезы текли по моим щекам, без всхлипов и рыданий. И тут я увидела выход. Я вышла из комнаты, мама уже спала. Взяла на кухне стакан с водой, в аптечке первую попавшуюся баночку с таблетками. Высыпала все таблетки в ладонь, потом в рот и запила водой. Легла в кровать и закрыла глаза.

Через несколько секунд я испытала такой дикий страх смерти, что подскочила и понеслась к маме. Я рыдала и тормошила ее. Спросонья мама не понимала, что я ей говорю. А я причитала, что очень люблю ее и не хочу умирать, крепко прижималась к ней. Мама сама испугалась. Потом до нее что-то дошло. Видимо я сказала про таблетки. Она потащила меня в туалет, чтобы прочистить желудок. Потом позвонила папиной коллеге, его правой руке, и я слышала, что она говорила что-то типа: я не знаю, что делать! Потом у меня произошел провал. Я не помню, как оказалась в больнице. Были сильные боли внутри. Мне кажется, я периодически теряла сознание, потому что не помню, как прошло несколько дней в больнице. Мама приходила ко мне каждый день, и каждый раз я только плакала и умоляла не уходить. Она могла провести у меня целый час, а я все это время плакала. Иногда тихо, просто слезы постоянно текли, я не могла их остановить.

Меня привезли в какому-то пожилому врачу, он был заведующим отделением. Когда я могла вставать, он пригласил к себе в кабинет. Говорил со мной по-отечески мягко, спрашивал про мое самочувствие физическое и психологическое, говорил, что я могу гулять по коридору. Мне этого совершенно не хотелось. Боли прошли, но я была настолько обессилена, что могла только лежать. Так прошла неделя. Потом я смогла выйти в коридор погулять, мне навстречу вышла из соседней палаты девочка моего же возраста. Она была тоже слабая и очень бледная. Я обратила внимание на ее глаза. Они были такими грустными и словно сияли этой грустью. Девочка мне улыбнулась уголками губ, у нее лицо стало таким добрым что ли. Словно она была блаженная.

Потом мы опять встретились в коридоре. Она заговорила первая и позвала к ней в палату. Я покорно пошла. Мы сели на ее кровати. Она стала рассказывать, что обожает одну музыкальную группу. Брат принес ей аудиоплеер с наушниками, и она целыми днями слушает один и тот же диск. Спустя еще несколько дней, мы уже были с ней неразлучными подружками, болтали обо всем целыми днями. Я ей рассказала, что со мной случилось. Она смотрела на меня своими грустными глазами и говорила, что все наладится, что самое страшное уже позади. Мне становилось лучше, но моя новая подруга по-прежнему оставалась бледной и медленно ходила. Как-то вечером мы лежали на кровати и слушали ее любимую группу Scorpions. В палате было сумрачно, а за окном шел снег. В наушниках, которые мы разделили на двоих, звучала песня Wind of Change. Я слушала и мне становилось легче. После того вечера я совсем пошла на поправку.

А на следующий день ко мне заявилась целая компания: Люда, оба Жени, Надя со своими подружками и Наташа Щ. со своими. Мы смеялись. На прощанье все желали мне скорейшего выздоровления. Надя смотрела на меня выразительным взглядом, а потом подмигнула и улыбнулась. Я улыбнулась ей в ответ и поняла, что самое страшное позади. В первый день после больничного, утром в раздевалке Надя подошла ко мне и спросила, не против, если она мне позвонит как-то вечером. Я ответила, что не против.

Еще ко мне в больницу приходила сестра. Она была очень печальная и будто болезненно-бледная. Наташа призналась, что беременна, но отец ребенка бросил ее. Я молча смотрела на сестру, а сердце сжималось от сострадания. Как бросил?! Она попросила меня больше никогда не задавать таких вопросов, я и не задавала. Зато к лету мы ожидали нового члена семьи. По этой причине сестра не приезжала к нам, она плохо переносила начало беременности, и папе еще не сказала, не стала его беспокоить перед дальней поездкой.

Папа вернулся из командировки. Это был настоящий праздник. Я попросила маму не говорить ему, что произошло. Она пообещала не говорить, но думаю, папа, конечно, все знал. Правда, он ни разу меня не спросил про тот случай. Он привез какое-то неимоверное количество чемоданов с подарками. С порога схватил в охапку маму и крепко ее расцеловал, потом и нас с сестрой тоже. После я ни разу не слышала от родителей таких ссор, как в ту ночь его отъезда. Они ругались, и не раз, но так страшно не было больше ни разу. Спустя несколько лет мои родители обвенчались, а позже еще и сыграли золотую свадьбу. Я тогда осознала, что самое ценное, что у нас есть – это жизнь.