Надя звонила вечером каждый день. Мы взахлеб рассказывали друг другу обо всем. Сначала делились тем, как у каждой прошел день в училище. Было очень интересно узнавать все то же, что произошло с тобой за день, но с другого ракурса. Со мной случилось такое впервые - появился друг, которому можно доверить любую тайну. Конечно, сначала мы обе были осторожны, иногда просто выясняли что нам нравится. Я никогда не расспрашивала ее специально о прошлом. Мы обе не знали, куда заведет наш очередной разговор. Однажды Надя спросила меня:

- Ты любишь стихи? Есть любимый автор?

Я немного растерялась. С поэзией было совсем туго. Я ее не понимала. Мне было 15 лет. Всю самую серьезную литературу мы только начали изучать в училище. Большую часть своего свободного времени я рисовала.

В училище мы училась как раз на курсе художников. Помимо освоения математики, русского языка, литературы, химии, биологии, физики, алгебры, геометрии и даже экономики, мы учились рисовать. Каждый день две пары рисования. Сначала было много рисунка карандашом, потом стали осваивать акварель и гуашь.

Я честно ответила:
- Нет, у меня нет любимого автора и я не знаю ни одного стихотворения.
- Как? Этого не может быть! Я обожаю стихи! Особенно Есенина. Знаешь его?
- Да, кажется, слышала.
- Хочешь рассажу его стихотворение?
- Конечно! Давай!

Надя начала читать первые строчки, и я не узнала ее голоса. Он будто стал ниже и бархатистее. Он обволакивал. Мои глаза расширились от удивления. Я словно видела все то, что она читала. Мало того, я все чувствовала. Это была магия!

- Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.

Наступила долгая пауза. Я не могла заговорить, видимо она тоже. Потом я услышала легкий выдох. Будто Надя надолго задержала дыхание и только сейчас выдохнула.

- Это… у меня нет слов. Ты так преобразилась. Я под большим впечатлением, - я не могла подобрать слова, чтобы выразить свое удивление и восхищение.
- Спасибо!
- Прочитай еще, пожалуйста!

Надя немного прокашлялась и продолжила:
- Село, значит, наше — Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя...

Надя читала и читала. Я потом поняла, что это было целое произведение. После она сказала, что это была поэма Сергея Есенина «Анна Снегина».

- Ты все помнишь наизусть?
- Конечно, - в ее голосе проскользнула улыбка.

Все следующие вечера были посвящены стихам. Надя знала невероятное количество стихов. А как она их читала! Это было гениально! Я каждый раз слушала, как завороженная. Мне открывалась ее глубина через эти стихи.

В один из вечеров она сказала:
- Хочу прочитать тебе одно очень тяжелое произведение Есенина. Он написал его незадолго до своего самоубийства.
- Как самоубийства?
- Да, он покончил собой. Поэма называется «Черный человек».
- Хорошо. Я внимательно слушаю.

- Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь...

Когда Надя закончила, мы долго молчали. Я чувствовала какую-то безысходность. Надя читала эту поэму таким глухим голосом, что мне даже казалось, будто это она про себя рассказывает. В моей душе словно камень повесили, так стало тяжело.

Потом меня еще долго не покидало это ощущение безысходности. Поэма запомнилась мне на долгие годы жизни.

Так прошел месяц, мы с Надей поняли, что хотим встретиться вне училища. Сейчас я уже не помню, кто был инициатором. Возможно Надя пригласила меня в гости. Я отпросилась у родителей, и в ближайшую субботу поехала к ней на улицу Дальняя. Дорога была долгая. И вот наконец передо мной появилась обычная пятиэтажка, я поднялась на 3 этаж. На площадке было четыре квартиры. Вторая слева под номером 13 была Надина. «Да уж, номер квартиры колдовской какой-то», - подумала я, прежде, чем нажать на звонок.

Дверь открыла Надя. Она стояла в домашней одежде – выцветшие джинсы и легкая хлопковая рубашка в клеточку. Квартира была угловая двухкомнатная с небольшой кухней. Обычная советская мебель темно-коричневого цвета, вещей немного, чисто. Не было ощущения, что здесь живет семья. Я бы даже сказала, что помещение было аскетичным.
Мы прошли во вторую комнату – это была вытянутая узкая спальня с письменным столом, на стене висела полка, на которой стояли книги, в углу стоял шифоньер. Рядом с односпальной кроватью - кресло. Я села в кресло, а Надя села напротив на кровать. Мы были немного смущены. Потом слово за слово, Надя шутила, я смеялась, мы расслабились и, наконец, снова возникло то самое ощущение близости, которое было, когда мы говорили по телефону.
Позже Надя накормила меня супом, который сама сварила. Он был очень вкусный. Вся ее жизнь была для меня какой-то загадочной и удивительной. Она жила одна, сама себе готовила, сама решала, что будет делать, как проснется. Никто ее не заставлял ничего делать по дому, как, например, меня мои родители. Она была свободной и по-настоящему взрослой.
Вечером мы снова сидели в ее комнате, и Надя снова читала стихи. При этом она смотрела на меня. Ощущения были намного ярче, чем по телефону. Потому что она была живая с горящими глазами и смотрела ими прямо мне в душу.